Свершилось!
Я стала счастливой обладательницей "Времени царей"!
И хотя автор Александра терпеть не может и не жалеет для него черных красок. великолепный красочный язык повествования искупает все. Немного я встречала писателей, так владеющих языком.
Почти треть книги занимает описание битвы при Ипсе. Грандиознейшее зрелище!
Заценитте:
И тогда Деметрий, резко вытряхнув из шлема сушеную саранчу, нахлобучил на завитые кудри шлем, украшенный, в подражание Божественному, витыми бараньими рогами, выточенными из друз горного хрусталя, несколько раз глубоко вздохнул и выдохнул воздух и рванул из ножен кривую, сизо вспыхнувшую на солнце махайру.
читать дальше— Братья мои! Впере-ед!
Ааааааааааауууууууууоооооооооааааааааа!!!
Восьмитысячная колонна закованных в латы всадников, уперев в кожаные ремни концы коротких копий, сперва медленно, а затем быстрее, и еще быстрее, и еще... Быстрее попутного ветра двинулась вперед, лоб в лоб, навстречу всего лишь на полвздоха запоздавшей с атакой коннице Антиоха.
Полвздоха. Полсердечного удара.
Разве это так важно?
Так!
И далее важнее...
Мерный, совсем немного приглушенный травой топот.
Чешуя катафракт.
Скорлупа македонских лат и греческих панцирей.
Молчание, похожее на крик.
Или — крик, похожий на тишину?
Атака.
Встречная атака.
Встречная атака конницы.
И перед Пирром, невероятно близко, лицом к лицу вынырнул первый, с кем суждено было ему столкнуться в этот забрызганный кровью день.
Молоденький перс, похожий на сказочную рыбу в своей чешуйчатой катафракте, мчался прямо на молосса, низко нагнувшись и выставив вперед длинную пику с раздвоенным, похожим на вилы Аида наконечником. Солнечный зайчик коснулся левого зубца, пугливо спрыгнул с наточенной бронзы, метнулся в глаза Пирру, не попал, споткнувшись о медный козырек шлема, растерянно заметался, заскакал и уколол-таки зрачок персенка, распялившего в немом вое ярко-алые губы.
Двузубая пика дрогнула, самую чуточку и, скрежещуще скользнув по наплечнику, ушла куда-то влево, а катафрактарий вдруг откинулся на спину и исчез, вылетел из седла так быстро, что Пирр не успел сообразить даже, что это неведомый друг, мчавшийся почти вплотную к нему, с разгона вбил в перса листовидный наконечник копья. Он пробил непробиваемое, потому что нет ничего, чего нельзя было бы пробить в миг, когда лоб в лоб сталкиваются две разогнавшиеся конные лавы...
Аой!
Успевший помочь немного вырвался вперед, устремив перед собою бесполезный огрызок обломанного в ударе копья, и в самую середину его груди ударило бы еще одно двузубое (Бактрийское! — вспомнил кто-то внутри Пирра) копье, если бы миновавшее миг тому цель острие Пирровой пики не упредило смертельного укола.
Аой!
На сей раз, всплеснув руками, улетел под копыта эллин, успев поразить взгляд Пирра изумительной красотой своего благородного лица, похожего немного на лики статуй, стоящих в Пропилейском коридоре Парфенона...
Лязг. Стук. Лязг. Стук. Стук. Стук. Стук. Лязг.
И скрежет.
Изломав копья в истерике первого удара, всадники взялись за рукояти мечей.
Круговерть густеющего безумия, застилая глаза прозрачно-розовой пленкой, бушевала на месиве из бывшей травы, земли, превращенной в кровавую глину, и сплющенных листов бугристого металла, вскипающего по краям мясными выжимками, оставшимися от тех, кому не повезло рухнуть под копыта. Вскипала ненависть персидских катафрактариев, удесятеряя их рубящие удары, и звенело холодное презрение македонских непосед, отбивая выпады щенков, которым, видать, не терпелось побыстрее отправиться на свиданку к родителям; грызлись, впиваясь в голени всадников и шеи их лошадей кони, больше похожие на хищников, и хищники, отдаленно напоминающие людей, выпустив из мокрых от пота ладоней иступленные мечи, гвоздили один другого тяжелыми шипастыми палицами.
По всем канонам конного боя этерия Полиоркета была обречена: восемь тысяч стояло против двенадцати, превосходя азиатов лишь умением, но не твердостью рук и, тем паче, не равнодушием к смерти, и фессалийцы Плейстарха, удержавшиеся в хвосте панцирной колонны и потому почти не пострадавшие, сумели, как и было задумано, перестроиться и ударить с фланга увязшую в резне македонскую этерию.
Это было еще не окружение, но уже нечто, более чем похожее на фланговый охват...
И кто знает, вполне может статься, гетайры, осознав это, попятились бы, натянули повод и обратились бы в бегство, не будь у них той самой половины вздоха, на которую Деметрий сумел опередить подавшего сигнал к атаке Антиоха.
Темп искупал многое.
Смятые катафрактарии авангарда, попав под всесокрушающий таран этерии, легли, отдав свои жизни просто так, без уплаты чужой кровью, и всадники Деметрия успели глубоко вклиниться в чересчур быстро развернувшуюся азиатскую лаву еще до того, как во фланг им успел ударить Плейстарх.
Теперь фессалийцам, вздумай они следовать заранее намеченному плану, пришлось бы топтать и давить всех подряд, ибо ряды смешались бесповоротно. И конники, потрясающие воображение благородной простотой доспехов и правильными чертами аристократических лиц, вынуждены были отказаться от главного своего преимущества, оказавшегося ненужным. Они рассыпались, словно горох, и врезались в схватку каждый сам по себе, убивая выбранных для поединка врагов или уступая им в силе и сами расставаясь с жизнью.
Численное превосходство в считанные мгновения утратило роль, ибо трое против двоих все же не пятеро против одного, и багряно-черный, такой же, как и у Одноглазого, только с изображением белой афинской совы стяг Деметрия все глубже и глубже прорывался в мешанину сражающихся кентавров, упорно пробивая дорогу к треугольному алому знамени с желтым солнечным кругом посредине...
Деметрий ломился к Антиоху.
«Сбей катафрактов и убей Селевкова сына!» — приказал отец, а приказы отца Полиоркет привык исполнять без рассуждений и оговорок.
Если Антигону нужна смерть Антиоха, значит, Антиох будет убит, и лучше всего, если сделать это удастся ему, Деметрию, потому что тогда будет случай услышать скупую похвалу полководца, а не ласковое бурчание родителя.
— Антио-о-ох!
@настроение:
торжествующее
@темы:
Античность,
История,
Литература,
Творчество
Отрывок впечатляющий. А что до того, что автор не любит Александра, так не всем же его любить! Личность-то действительно неоднозначная.
Буду летом читать, если достану. Несмотря на то, что с большим трудом продираюсь через текст - про диадохов пока лучше не написали.
А что, "катафракт" - это не всадник в броне разве?
Ну, Вершинин Александра просто люто ненавидит. Изображает его буйнопомешанным тираном, зачатым пьяным конюхом (до такого даже зороастрийцы не додумались). Герои вспоминают о нем не иначе как о "гаденыше". Ян и Курций по сравнению с Вершининым просто фанаты АМ
Fatalit
Увы, не вышла и в ближайшее время не выйдет (: Я ее через www.alib.ru нашла.
Катафракт - это еще и название брони. А сам воин правильнее называется катафрактарий.
КаМея,
туплю дико, а что за книга такая?..
Продолжение "Наследников бога"
?!
Может как-то искала...
Ян и Курций по сравнению с Вершининым просто фанаты АМ
Курция я так и считаю фанатом АМ.
Размещаешь объявление "Ищу такую-то книгу" (там есть форма) указываешь, сколько готова заплатить. (Чем больше сумма, тем больше вероятность, что найдется желающий продать книгу. Мое объявление о "Времени царей" за 300 р. висело больше года, а как подняла цену до 500, через неделю откликнулись.)
Потом остается тоько ждать...
Там я нашла роман про Демосфена (см. запись выше)
Ziggy
Курций отзывался плохо почти о всех персонажах (за что его и не люблю). Пресмыкающийся перед сильными ограниченный завистливый фанфарон, античный "желтый репортер". Хвалит он персонажей исключительно для красного словца, а вот грязью поливает искренне: тот у нео трусливый, тот жестокий, тот завистливый (они ему, конечно, лично в этом признавались)
У Яна АМ и то лучше. Если бы он Спитамена не изобразил скоморохом, пародией на Ходжу Насреддина, мне бы даже понравилось.
А Вершинин может Грецию сильно любит, вот и ненавидит того, кто "надел ярмо на её шею"?
Мне попадались писатели, любящие греков и не любящие македонян, но что бы ТАК не любить?
Намного.
Вершинин решил написать роман-бомбу.
Он же вроде как в Америке живет?
А в Америке Мегаса благотворят.
Не знаю, где сейчас, а когда писал, жил в России. Да и роман-бомбу надо писать про более близкие по времени события, история двухтысячелетней давности не произведет большого впечатления.
Да и роман-бомбу надо писать про более близкие по времени события, история двухтысячелетней давности не произведет большого впечатления.
Прям
Просто я не вижу иных причин для ненависти такой. А ты верно заметила, что он ненавидит Мегаса.
С тем же Яном - все понятно. Это роман - пропаганда была.
А Вершинину чем Саня не угодил?
Зато он Деметрия больно любит.
И Пирра.
Но на самом деле спасибо Льву Рэмовичу за его внимание к эпохе диадохов)))
Да не такая уж актуальная. Для большинсва он просто один из кучи древних покойников. И если уж писать роман-бобму, то нужны куда более сенсационные разоблачения, вроде фоменковских, а у Вершинина ничего из ряда вон выходящего нет.
У Яна злодеи с человеческими лицами. В том числе и Александр. То же самое у Ильясова, хотя у него была причина для ненависти - 120 000 жертв в одной только долине Зеравшана того стоят. И у процитированного мной выше Кариева. На их земле АМ позверствовал - врагу не пожелаешь. Тем не менее у них Александр полхой человек но не более того. А у Вершинина он монстр, олицетворение тирании. Потому и думаю, тут что-то личное. Вершинин в 90-е пробовал заниматься политикой, но неудачно. Видимо, и отразил в книге какие-то личные переживания.
А за Пирра и диадохов, да, спасибо ему огромное. Тема-то непопулярная.
Убедила)
У Яна злодеи с человеческими лицами.
Ну да. Он так живописно описал как "басилевс животом болел"
Ну любили писатели, не любившие Мегаса, такие неэстетичные подробности. Впрочем, Манфреди тоже любил написать про расстройство пищеварительных органов Великого, а уж Рено... Она прям обожала живописать его телесные и душевные страдания, и даже помирать заставила дважды
А вот отрывок из того же "Спитамена"
Все изнывали от жажды. Несколько групп отправились в разные стороны, пока светло, обследовать окрестность и, если повезет, раздобыть воду. Лисимах, следуя вдоль лощины, набрел на лужу, вокруг которой белел окоем соли. Осторожно, стараясь не взбаламутить, набрали воды в пару бурдюков и кувшины. Вернувшись в лагерь, процедили воду через ткань и вскипятили в котле. Остудив, принесли кувшин с водой Александру. Ничего противнее царь до сей поры не пробовал. Пил, цедя сквозь зубы и морщась. Вода была солоноватая и какая-то клейкая, маслянистая, пахла болотом.
Возвратив кувшин, Александр сплюнул и удалился в шатер, где ему уже была приготовлена постель. Прислушиваясь к голосам воинов и потрескиванью костров, он вскоре уснул. А в полночь проснулся от резких болей в животе. Однако до поры до времени терпел, сдерживал стоны, лишь ворочался с боку на бок, то поджимая к животу, то выпрямляя ноги. Судя по голосам перекликающихся воинов и беготне в лагере, не один Александр корчился в эту ночь от болей в животе. Бормоча ругательства и на ходу расстегивая штаны, воины бегали за ближайшие увалы. Не приведи Бог, чтобы в такой момент нагрянули враги...
К утру Александру полегчало. И едва небо посветлело, суля скорый восход, а на земле проступили свежие следы коней скрывшихся от преследования скифов, царь вышел из шатра и велел трубить сбор, решив последовать примеру охотников, которые идут по следу до тех пор, пока зверю не изменит чувство самосохранения и он не допустит какой-либо оплошности. Однако Александр проехал совсем небольшое расстояние впереди своего войска. От тряски в седле или еще отчего у него вновь начались в животе рези, да такие, что терпеть стало невмоготу и пришлось повернуть назад. Невольно вспомнилось Александру предсказание Эригия. Пренебрег советами жреца — и вот расплата.
Пока доехали до Яксарта, Александр вконец обессилел, приближенным пришлось помочь ему спешиться и пересесть в лодку...
Более недели находился Александр в постели, не имея сил подняться. Он уже не сдерживал стонов. Ему не говорили о том, что несколько воинов уже обрели вечный покой на кладбище, которое появилось рядом со строящимся городом. Жрецы приносили жертвы богам и вымаливали у них для царя исцеление, а лекари поили его горькими отварами. Александр временами погружался в зыбкий сон, иногда бредил; ему мерещились скифы, которые свободно расхаживают по лагерю, строят ему рожи... А он, шевеля обсыпанными лихорадкой губами, кричит: «Пошли вон!.. Во-о-он!..»-—и размахивает руками...
Но однажды Александр, приняв очередную порцию горького отвара, пристально оглядел замерших подле его ног Лисимаха и Клита, затем стоявших у входа в шатер Кратера и Кена, которому было поручено преследовать упрямого Спитамена, не давая ему ни минуты отдыха. Почему же Кен здесь?.. Должно быть, тоже потерял в степи его след... Как и он, Александр, следы скифов. Не случись последнего, строго спросилось бы сейчас с Кена. Царь слабо улыбнулся, и присутствующие услышали его тихий голос:
— Ну что, друзья?.. Заскучали без меня?.. Надеюсь, из-за моей хвори строительство города не приостановилось?..
И всем сразу стало понятно, что дело пошло на поправку.
Концовка особенно понравилась. Ну не пишут так про злодеев. Тирану полагалось бы оклемавшись, рявкнуть на верных сподвижников: "Чего вылупились, стервятники?!!! Не сдохну, не дождетесь!!!"
Пойду -ка я Спитамена перечитывать
Какого?
Концовка очень хороша... сущность показывает, не иначе..
Пресмыкающийся перед сильными ограниченный завистливый фанфарон, античный "желтый репортер". Хвалит он персонажей исключительно для красного словца, а вот грязью поливает искренне: тот у нео трусливый, тот жестокий, тот завистливый (они ему, конечно, лично в этом признавались)
А тебе Курций что, тоже лично в этом признавался?
Признавался, как и всем своим читателям.
Курций вовсю льстит правящему императору, но вовсю ругает давно покойных правителей, благо они ответить не могут. И в этом чувствуется неприкрытая зависть: ах, вы такие удачливые-знаменитые, щас я вам репутацию подпорчу. Он обожает описывать качества и эмоции (как правило, отрицательные) своих персонажей, о которых не мог знать. Вот пассаж о неблагодарном и завистливом Спитамене:
Спитамен среди всех друзей Бесса пользовался особым его расположением. Но вероломство нельзя одолеть никакими благодеяниями. 20. Однако в Спитамене оно было менее преступно, так как против Бесса, убийцы своего царя, все средства были хороши. Месть за Дария выставлялась в качестве особого предлога для заговора, однако Спитамен ненавидел Бесса не за преступление, а за его удачу.
Может, так оно и было - с чего все взяли, что Спитамен был весь из себя патриот - им могло руководить банальное честолюбие: он ведь рассчитывал отбиться от АМ, Согдиана стала бы независимой и кто бы встал во главе государства? И завидовать Бессу он мог - но Курцию откуда об этом знать?
О коварном Багое:
презренный любовник, не забывая о клевете даже в момент страстных и постыдных переживаний, всякий раз, как возбуждал в царе страсть к себе, возводил на Орсина обвинение то в жадности, то даже в измене.
Может, так оно и было - если даже часть слов Курция правда, личность Багоя выглядит малосимпатичной - Но откуда Курций знал, о чем он с АМ говорили в минуты близости? СВечку держал?
О трусливом АМ:
15. Александр, никогда еще не знавший такого страха, приказал позвать Аристандра для молитв и обетов.
Царь ехал впереди знамени, скорее маскируя свой страх, чем преодолевая его.
Может,так оно и было (хотя я лично в это не верю) - но в своих страхах АМ уж точно не признался бы. Не говоря уже о том, что эти описания страхов царя прямо противоречат рассказам о его геройстве. Курций нередко противоречит сам себе, его в первую очередь заботит форма, а не содержани повествования. Правдоподобие постоянно приносится в жертву красноречию (да, я тоже люблю красивые фразы и драматические эффекты, но это не должно отменять достоверности и логической связности повествования) ТО скифы читают Александру мораль в лучших традициях римской риторической школы, то Александр в пространной патетической тираде просит извлечь стрелу у себя из груди (что меня, как бывшую медсестру, выводит из себя). Судя по всему, Курций и в жизни стремился произвести эффект красивыми пустыми словами. Пристрастие к альковным сплетням, домыслам и дутым спецэффектам тоже говорит не в его пользу.
И наконец, о его кругозоре. К примеру, у Плутарха полно цитат из различных литературных произведений, инересуется он и другими науками - в том же ЖО Александра есть рассуждение о природе нефти; у Арриана много географических подробностей - а что интересует Курция? Он с упоением сыплет историческими анекдотами и сплетнями, других интересов я не обнаружила.
Некрасивый портрет получился. Мне после Курция просто руки вымыть хочется
Нашла!
Бормоча ругательства и на ходу расстегивая штаны, воины бегали за ближайшие увалы.
Вот за такие перлы люблю исторические романы. Каримов жжот.
Описание битвы у Вершинина сильное, согласна. Хотя тоже не обошлось без трескучей бессмыслицы типа:
Молчание, похожее на крик.
Или — крик, похожий на тишину?
Атака.
Всё равно, Вершинина НЕНАВИЖУ.
Пойду -ка я Спитамена перечитывать
и я пойду к своему Спитамену, а еще лучше к Рено
К которому?